Живопись — это искусство выражения невидимого через видимое.
(Эжен Фромантен)

Мои попытки разговорить Аркадия Урбановского напоминали известную басню про мартышку и очки. Помните, как мучилась бедная с загадочным предметом? Вот так примерно я битый час искала подступы к загадкам души и творчества своего героя. Все тщетно. И лишь, когда уже дома внимательно вгляделась в изображения полотен этого самобытного живописца, мне все стало ясно. Аркадий Урбановский не из тех, кто дает ответы. Он — художник, который задает вопросы. И даже, я сказала бы точнее, — художник, который загадывает ребусы.

Некоторые отгадываются «на раз», при этом не теряя своей сквозящей загадочности. Другие сложнее, и, наверное, у каждого зрителя находят свои ассоциации и смыслы. Мне больше всего понравилась картина «Король и королева». Если «по протоколу», то король на ней один, и никакой королевы рядом нет. Но если смотреть «нервом», то, скорее, нет короля. Он весь поглощен королевой. Загипнотизирован ею, вибрирует ею, звучит, как натянутая струна его минорной лютни. Это читается в его печальной позе менестреля, в летучем полусне его лица, в светящемся тумане колорита всей сцены, которая насквозь музыкальна и зыбка. «Фокус» этой работы незатейлив, но как трогателен и чист! Как тонко пронизывает ее неуловимое дыхание иллюзии!

Аркадий Урбановский — известный художник из Братска, не прост, ин-тригующ и ускользающ, как и те приметы реальности, которые он пытается… не изобразить, нет (четко продекларированный образ уже мертв!) — обозначить в своих удивительных опытах. Недаром из полотна в полотно гуляет у него кошка (или карликовый тигр?) с голубем в зубах. Фантазия, пойманная и заключенная в зримую форму линии и пятна, — уже слегка «придушена». Похищена из лучезарного эфира и погружена в наш грубый плотный план — эта свободная птица Пикассо. «Дух дышит, где хочет». И Красота, и Чувство, и сама Жизнь никогда не застывают, не становятся законченными и однозначными. Все течет, все изменяется. Поэтому происходящее (или кажущееся?) — в определенном смысле не совсем всерьез. Весь мир — театр. А если верить интуиции Урбановского — кукольный театр. Кто водит? Есть над чем подумать…

На вопрос о своих кумирах в живописи Аркадий называет сразу несколько имен. Пикассо — первый. Затем Ван Гог, Филонов, Врубель…

— Все — экспериментаторы, новаторы в своем роде, — неуклюже встреваю я со своей эстетической «осведомленностью» — и тут же получаю «по губам».

— Художники!!! — с досадой поправляет меня Урбановский. — Они все — художники!

Я пытаюсь реабилитироваться:

— Но каждый из них приходил со своим новым словом.

— А разве может быть иначе? Только не с новым, а просто — со своим. Вообще, в искусстве все давно открыто и изобретено. Может быть, где-то даже изначально заложено. Просто в определенный момент это кому-то удается сформулировать в виде своеобразного манифеста.

— А каков Ваш манифест?

— Уфф… Ну, это… Наверное, его можно увидеть. Урбановский любит Достоевского с его недосказанностями и нарочитым «косноязычием». Ему нравится Гришковец, который немыслим без своих неповторимых интонаций и жестов. Художник не любит переписываться по электронной почте, предпочитает общаться по скайпу. Ведь «междометия и мимика точнее могут передать ожидания и посыл собеседника». Вообще, пластика, мимика, языки невербального общения как более древние и органичные, чем речь, кажутся живописцу и более правдивыми, выразительными, универсальными. Он интуитивно следует совету древних: «Думайте не словами». Хочется продолжить: не декларациями, не формулами, не парадигмами.