Он уже давно просто гонял шары; отказавшись от правил,  отказавшись  от счета, он толкал шар то чуть заметно,  то  резко,  казалось,  без  всякого смысла и цели; каждый раз, как шар ударялся о два других шара, из зеленого небытия возникала новая геометрическая  фигура;  это  напоминало  звездное небо, на котором несколько точек находятся в движении;  он  прочерчивал  в небе орбиты комет — белые по зеленому  полю,  красные  по  зеленому  полю, следы  появлялись,  а  потом  вновь  исчезали,  тихие  шорохи  извещали  о возникновении новых фигур; если шар, который он толкал, ударялся  о  борта или о другие шары, шорохи слышались раз пять или шесть; в этом  монотонном шуме можно было различить и отдельные звуки — глухие или звонкие;  ломаные линии, по которым двигались шары, зависели от величины углов,  подчинялись законам геометрии и физики; энергия, которую он  посредством  кия  сообщал шару, и незначительная энергия трения — все  это  поддавалось  вычислению, все это было запечатлено в его мозгу и  благодаря  определенным  движениям запечатлевалось  потом  в  геометрических  фигурах,  но  фигуры  не   были застывшими и прочными, все было  мимолетным  и  все  снова  исчезало,  как только шар приходил в движение: иногда Фемель  в  течение  получаса  играл одним шаром; белый  шар,  как  единственная  звезда  в  небе,  катился  по зеленому полю, он катился легко  и  тихо,  то  была  музыка  без  мелодии, живопись без образов, почти без цвета, одна только голая формула. Бледный мальчик стоял в стороне, прислонясь к  белой  блестящей  двери: руки он держал за спиной, ноги заложил одна за другую; он  был  в  лиловой ливрее отеля «Принц Генрих».

Белые шары катились  по  зеленому полю, красные по зеленому — красно-белое по зеленому, — никогда не вылетая за пределы двух квадратных метров зеленого сукна, окруженного бортами; все здесь было чисто, ясно и точно  и  продолжалось  с  половины  десятого  до одиннадцати

утра;