Аль Пачино

В Голливуде говорят, что сниматься вместе с Аль Пачино – все равно, что играть в баскетбол с Майклом Джорданом. Он способен долго-долго держать напряжение, а потом неожиданно взорваться. На экране он беспощаден, пронзителен и незабываем. А еще в свои 73 он на Господа очень похож. Если бы у него было побольше драматических морщин.

– Можно ли сказать что-то новое, когда тебе перевалило за 70? – спрашивает Пачино своим знаменитым низким и хриплым голосом, смотрит на нас, и ворчливо: – Что вы от меня хотите?

– Да для нас честь хотя бы то, что вы сейчас на нас смотрите, – робко отвечаем мы.

– Я уже столько рассказал про свою жизнь, что мне кажется, вы о ней знаете лучше, чем я. Все мои скандалы, романы…

– Может, биографы, историки и знают, а мы – нет. (Врем мы, Аль Пачино.) Наверняка, для обычных людей, не из вашего круга, вы, прежде всего, собрание героев, вами сыгранных. Как вы относитесь к этому факту?

(Появляется мысль, что вопрос насторожил и без того скептически настроенного Пачино. Ощущение, что он сейчас из-под пиджака достанет автомат и всех перестреляет к чертовой матери, усиливается.)
– Вы хотите, чтобы я сейчас лег и умер из-за этого? Или напился? Увольте, я так легко не сдаюсь. Зачем же я тогда бился о борта лодки всю эту чертову жизнь? Лучше пусть люди подумают о том, какой адский труд у нас. Мы ведь себя обжигаем, как горшки глиняные в печи, обрезаем и подгоняем под необходимую роль, вытягиваем, сплющиваем, отрезаем от себя по кусочку. От нашей плоти и души мало что остается к концу жизни, потому что мы все там, в этом мире, который принято называть иллюзией. И когда человек говорит: «О, это не Пачино, это Бенджамин Руджеро» (реально существовавший итало-американский бандит, герой Пачино из фильма «Донни Браско» – прим.), – это же классно, это означает, что ты попал в цель.

– Простите за глупый вопрос, а как вы в роль вживаетесь? Вы же приверженец метода Станиславского, верно?

– Правда, глупый вопрос (ехидная улыбка, которую моментально сменяет привычно серьезный настрой).
Для актера важно не уделять технике слишком много внимания. Чрезмерное усердие сразу же скажется на игре. Лично мне кажется, что техника не самое главное. Главное – энтузиазм, потребность в самовыражении. У нас говорят, что для хорошей игры нужны две вещи: доски и страсть. Доски – это сцена, а страсть – стремление играть. А еще нужны зрители… Ведь когда играешь роль, точно знаешь, где находишься, где был, куда предстоит отправиться. Что делал в прошлом, что будешь делать в будущем. Настоящая жизнь – далеко не такая веселая игра. Важно воспринимать каждую полученную роль так же, как воспринимал новые задачи в молодости. Вкладывать в работу все свои силы и надеяться, что и в этот раз получится сыграть все хорошо. В кино нужно каждый раз начинать жизнь заново. Я стараюсь в каждом своем герое находить что-то свое. Это нужно, чтобы слиться с ним воедино. Но добиться этого удается далеко не всегда. И каждый актер, сознательно или несознательно, пытается добиться единства с персонажем. Мы стараемся выразить себя через новую роль.

– А как бы вы описали, что привнесла в вашу жизнь профессия актера? Что, напротив, отняла?