САМОЛЕТ СГОРАЕТ ЗА 5 МИНУТ. А ОНИ УСПЕЛИ ЗА ТРИ… СПАСТИСЬ.

Всем, кто читает эти строки, скажу сразу: с Глызиным я бы полетел хоть в космос, хоть на метле верхом, хоть куда. Потому что он — надежный. Когда этот двухметровый мужчина с седыми висками поднялся мне навстречу и крепко пожал руку, то внимательно посмотрел в глаза — я понял: он меня оценивает: не совру ли, не за сенсацией ли пришел, смогу ли нормально рассказать о том, что произошло.

Он говорил, бережно взвешивая каждое слово. Потом отдавал это слово мне — и при этом, наверное, думал: а правильно ли я понял? А понять нужно. И уже дома, в интернете, я снова и снова всматривался в горящий самолет — он быстро снижается, факелом идет вдоль реки (пламя отражается в волнах), потом врезается в прибрежную косу, на плес, в песчаное мелководье: огромный фонтан воды…

Из сообщения РИА «Новости»: 11 июля 2011 года самолет Ан-24 иркутской авиакомпании «Ангара» с горящим двигателем совершил вынужденную посадку на реку Обь. На борту находились 33 пассажира и 4 члена экипажа. В результате жесткой посадки самолет разломился и наполовину затонул. При этом погибли семеро пассажиров (их зажало в месте разлома). По предварительным оценкам, действия экипажа признаны единственно верными…

В интернете по этому случаю сразу нашлись «знатоки», которые горячо спорили о технических характеристиках Ан-24, о действиях летчиков, и вообще — о состоянии гражданского воздухофлота России. Миленькие мои, может, вы все — и хорошие люди, только прошу: помолчите. Любого из вас Глызин зовет: мол, садитесь со мной в тренажер, смоделируем ситуацию — а я на вас посмотрю…

Ладно бы, интернетовские писаки. Но уже наградили спасателей, которые скоро прибыли на место. Уже давно в Москву ушли бумаги на награждение летчиков. Уже экипаж вновь допущен к полетам. Уже выписалась из больницы пассажирка Марина, которую с травмой позвоночника вытащил Глызин: они до сих пор переписываются, и Андрей Михайлович ей внушал: все будет хорошо. Теперь Марина ходит на работу…

Так в чем же дело? Не мне судить. Во всяком случае — не сейчас. Подождем окончательных результатов расследования. И уж тогда — по «полной программе» — можно будет выдать и тем, кто готовил машину к вылету, и тем, кто подписывал формуляры, а потом пошел домой — ужинать, смотреть «Поле чудес», сладко спать…

Итак. Они взлетели из Томска на Сургут. Командир корабля — Андрей Михайлович Глызин (наш, иркутский, родом с Ольхона), второй пилот — Сергей Григорьевич Смирнов, бортмеханик — Сергей Николаевич Фисичко (оба — новосибирцы), бортпроводница — иркутянка Виктория Новак (в то время отлетала чуть более месяца). День был пасмурным. Часа через полтора полета, на высоте 6 000 метров, вне видимости земли, вспыхнул левый двигатель…

Я сейчас скажу слова, может быть, кому-то обидные, но они выстраданы в жизни. Я сам не герой, и давно с этим смирился. Но не единожды мне доводилось видеть, как сильные, уверенные в себе мужики, даже облеченные властью и обласканные прессой, вдруг терялись в простейших тупиковых житейских ситуациях. Я спрашивал Глызина про его случай. Он отвечал: да, конечно, было страшно, но надо было делать работу, и мы ее делали…

Когда на приборной доске вспыхивает тревожное табло — времени на раздумья нет. Не стану вдаваться в технологию: цепь манипуляций таких случаев многократно отработана всеми экипажами на тренажере. Не помогла одна система пожаротушения — включают другую. На борту Глызина 2-я система уже была бессильна: пламя вовсю лизало крыло. Если прогорит металл — взорвутся топливные баки, тогда отвалится плоскость — там кувыркание — и гибель. Вариантов: один — быстро снижаться и где-нибудь сажать больной самолет.

Еще пояснение. Практика говорит: обычно самолет сгорает за 5 минут. Но этот «борт» никак не желал гибели. Командир знал: под ними река. И с высоты 6 километров «24-й антонов» кубарем скатился до 200 метров (экстренное снижение — такое в аварийных случаях допускается, но не забудем: встречный поток только раздувает огонь). Они уже шли над Обью, а Глызин все доворачивал к берегу, а второй пилот говорил: мол, все нормально, командир, у нас получится…

Тут не надо приукрашивать и говорить про героизм: нормальные летчики пафоса не терпят, и просто пере-станут с тобой здороваться. Что ж, тогда вы, умные люди, объясните мне: что за экипаж (может, роботы?) заводил пылающий самолет на песчаную отмель Оби? И когда грохнулись, когда выскочили на мелководье (пламя уже погасло), три человека выбрались через верхний люк кабины и стали вытаскивать пассажиров — что, разве они не герои?

Глызин первым вытащил двухгодовалого малыша — тот без единой царапины. Посадил на берег — и снова в воду… Когда уже вытащили всех, когда появилось МЧС, а экипаж сел в вертолет («зуб на зуб не попадает, промокли, вода холодная, от вертолетов ветер, во рту песок, дрожь колотит»). Прилетели. «Вас министр просит к телефону!» Глызин: «Подождет министр! Экипажу нужен врач!» И ведь настоял, чтобы сначала у всех взяли кровь на анализ. А психолога им дали много позже…

А какой психолог, скажите честно, тогда мог бы помочь бортпроводнице Вике? Там, за титановой непробиваемой дверью, работает экипаж. А она — девчушка! — в салоне один на один с вопящими от страха пассажирами, всех перекричала: «Пригните головы, обхватите руками…» Это потом она скажет командиру: «Знала бы, Андрей Михайлович, что на воду будем садиться — умерла бы уже в воздухе: я же плавать не умею!» А ведь из последних силенок тащила пассажиров на сушу…

Кстати, психологов выделили много позже — когда Глызин настоял (вначале экипаж — еще мокрый и дрожащий — заставили писать многочисленные «объяснения»: поочередно выгоняя друг друга — транспортная милиция, прокуратура, следственный комитет). И психолог добросовестно тестировал: «А была сухость во рту? А ноги были «ватными»? Тут всегда спокойный Глызин вдруг «развеселился»: «Ватными»? Шутите? Да я из штурвала сок выжимал — он прямо по рукам стекал!»

Да, записи из «черных ящиков» давно расшифровали: там нет криков и матерщины. «Что удивительного? — говорит Глызин. — Можно и без этого. Когда я, будучи инструктором в Балашовском высшем авиаучилище, обучал курсантов — ни на кого даже голос не повысил. Это как, например, в автошколе: матюгнул, наорал и — потерял летчика. А я их выучил — 23 военных пилота — тем и горжусь».

Кстати, у самого командира — практика солидная. На Ту-134 возил командарма (однажды на взлете колесо загорелось). А когда часть расформировали — испытывал экранопланы (этот летательный аппарат способен лететь низко над землей, взлетать и садиться на воду): проект перспективный, и у него есть будущее. После Глызин перемерил многие сухопутные профессии. Конечно, тосковал по небу. Но — попал в авиакомпанию «Ангара». А про то 11 июля говорит просто:

— Меня по жизни ведет вера: в Господа Бога, в свои силы, в экипаж — назовите как угодно. Но ведь Некто свыше указал мне на единственный просвет в облаках — туда я и нырнул, когда двигатель уже горел. И мы по реке проскочили нефтепровод и чуть-чуть не долетели до высоковольтной линии. И там, и там — беда. Да и практика полетов на экранопланах вдруг пригодилась. Банальным везением это не объяснишь…

После этого Вика боялась летать. А я ей: «Работа — лечит. Второй раз в одну воронку бомба не упадет — будешь летать 100 лет!» Поняла. Летает. И про кошку Ромашку — не врет интернет. Летела с нами эта «пассажирка» в хвостовом багажном отсеке. И ведь не утонула! Хозяйка ее три месяца искала, фото по телевидению показывала — а Ромашка нашлась. Она со склада, где весь багаж хранился, никуда и не уходила. Недаром говорят, что кошки «черепаховой» масти удачу приносят…

У авиаторов нет слова «последний», они говорят: «крайний». Крайние слова, которые зафиксировал бортовой самописец («черный ящик») рейса ИК-5007, были слова командира корабля: «Господи, спаси и помилуй!» А уже через минуту Андрей Глызин с экипажем ринулись спасать пассажиров…

текст: Михаил ДЕНИСКИН  Ещё статьи