Я его о стольком не спросила… Например, любит ли он снег? Ну, как я могла забыть про снег?! Возможно, у него была какая-нибудь потрясающая история, которую он рассказал бы, а я сидела бы, раскрыв рот, и слушала. Собственно, из-за этого я и не задала массу вопросов, которые хотела и которые должна была задать. Как-то само собой осозналось, что Шевченко не надо перебивать — надо просто внимательно слушать, что он говорит; смотреть, как говорит, и при этом стараться ничего не упустить. Мало ли когда он приедет снова. Иркутский фотограф Марина Свинина, которая нас и познакомила, предупредила: только не надо говорить про его отъезд из Иркутска — и так все только об этом и спрашивают. Потому про отъезд мы не говорили, зато говорили про приезд.

Нынешним летом Валерий Шевченко приехал в Иркутск снимать кино. Обычное нормальное авторское кино на тему «Я люблю тебя, Иркутск». Заданность темы могла бы помешать подлинному авторскому кино, но только не для Шевченко. Потому его фильм о любви к Иркутску называется «Табурет».

— Я читала сценарий — там ведь и вправду про табурет…

— Ну да. Но не обязательно снимать памятники, городские улицы… Можно рассказать просто свою иркутскую историю. Про иркутян. Про себя. Это вообще МОЯ история — я тоже рос без отца. И потом, не хотелось мне снимать город — все эти привычные виды. Мне хотелось снять деревню. Я же сам в таком поселке вырос — на Трактовой, в деревянных домах.

— А дом, который в фильме…

— Это в Смоленщине. Все так случайно сложилось… Хотя, конечно, это большая авантюра, и если бы не помощь друзей, у меня ничего не получилось бы…
И Валерий подробно рассказывает, как писал Марине Свининой письма — «мне нужны твои глаза, твой высочайший уровень фотохудожника». Как посмотрел портфолио и пригласил быть оператором Славу Столярова. Как сначала собирались делать кино на Ольхоне, где такие нереальные, космические пейзажи, отчего сон главного героя надо было снимать только там — «такая панорама, такая равнина, вода, луна…» Как директором фильма стал старинный друг Андрей Ящерицын: он и дождь помогал делать — сначала добывал пожарную машину, которая для киношников готова была работать всю ночь, потом сам держал шланг, работая водолеем… Да и в свой дом в Смоленщине на съемки привез.
Шевченко вообще умеет собирать вокруг себя вроде бы обычных людей, которые (именно собравшись вместе!) начинают творить чудеса. Или проще и короче — творить.

— Расскажите про актеров.

— В роли отца снимался Андрей Винокуров — мы с ним были знакомы еще со времен Дворца профсоюзов. Мать — Настя Пушилина, актриса драмтеатра, она очень по типажу подошла — нужно было такое простое лицо. А вот на роль Борьки…

…Далее в красках следует история о том, он как заработал пару десятков седых волос: завтра снимать — а главного героя до сих пор нет. И тут помог Валерий Кирюнин, который уже много лет возглавляет Дом народного творчества и все творческие коллективы области знает как свои пять пальцев. Кирюнин вспомнил, что видел в одном сельском спектакле в роли Маленького Принца парнишку — Володю Выходцева…

— Срочно позвонили в Усолье, потом в Мишелевку — и вся деревня бегала, Вовчика искала, а он на речке с мальчишками рыбу ловил. А тут — быстро собирайся, мама ждет, срочно надо в Иркутск ехать! Мама привезла его, и сразу на кастинг. Я как раз занят был на просмотре и потому попросил Марину — идите на улицу, несколько снимков сделайте. Потом Марина возвращается и говорит: это стопроцентное попадание. Стал я с Вовчиком беседовать — дал ему этюд какой-то, но уже сразу понял: он. Потому маму мы отправили домой и на съемках жили с ним вдвоем: вели холостяцкую жизнь — он готовил салаты, я мыл посуду, потом менялись.

— А Вовчик знал, кто вы такой?

— Нет, откуда? Так мы и познакомились: я — Шевченко, а я — Вовчик. Сниматься будем? — Будем. — Ну, иди читай сценарий.

— Кстати, а кто написал сценарий?

И здесь, оказывается, тоже история. Надо было снимать дипломный фильм во ВГИКе (в прошлом году Валерий Шевченко окончил этот вуз), а сценария не было. Все, что появлялось, было не то. В итоге Шевченко посоветовали посмотреть начинающих сценаристов на курсе Арабова. И среди них была Даша Кукшанова, а у нее сценарий «Борька»: там ребятишки ворожили ночью, хотели вызвать дух Наполеона, а неожиданно появился Борькин отец…

— И это мне сразу понравилось: я люблю такое сочетание мистики и реальности. На грани. Мы встретились с Дашей и стали эту историю «разминать». И чем больше разминали, тем больше эта история становилась обо мне. Я тоже с мамой жил, знаю, что такое без отца… Сначала были прописаны какие-то диалоги-монологи, но мне интереснее действие, потому мы оставили самый минимум слов: «да», «нет», «снился отец»…
Это то, что я люблю в кино: не разговоры, а действие. Должно быть событие из действий. Пусть будет простая деревенская история, но должна быть какая-то изюминка, которая мне близка. Иначе это уже не я.

— Это история вне времени?

— Конечно. Она могла произойти и после и до войны, и в 60-е годы, и прямо сегодня. Марина рассказывала: женщина прочитала сценарий и уже плакала — ой, это про меня. Значит, попали в десятку.

— При том, что история очень простая: мальчику снится отец — приходит ночью и садится на табурет; мать ломает табурет — мальчик его чинит. Вот и все. Отчего же такой эффект?

— Отношение к табурету у сына и у матери разное. Табурет для сына — это отец, но в плюсе. Нормальное мальчишеское желание, чтобы отец был рядом: хотя бы увидеть его, потрогать, поговорить с ним, понять его. У каждого ведь своя правда: у матери своя, у отца своя… Мы, кстати, сегодня доснимали табурет днем, а потом я его себе забрал — думаю, пусть у меня будет. Пришел домой к маме, открываю «тещину» комнату, а там — сломанный белый табурет лежит, мамин. Теперь у меня два табурета. Мистика?..

— Как в «Третьем желании»? (так называется один из фильмов Валерия Шевченко. — В.З.).

— Это по рассказу Роберта Шекли — у него просто гениальный сплав жизни и мистики. Но это продюсерское кино. А мне всегда хотелось снимать авторское. Продюсерское кино — это, как правило, «вилка» для режиссера: кто платит, тот и заказывает музыку. Потому надо зарабатывать имя и самому становиться продюсером, чтобы тебе под твое имя доверяли большие деньги на кино.

— Это такой стандартный путь, который проходит человек творческий: актер, режиссер, продюсер… Вот вы выросли из актера или переросли его? Как вы сами определяете?

— Все не так просто. Тот случай, когда ты и актер, и режиссер, и продюсер, и сам за киноаппаратом стоишь — уникальный. Яркий пример — Чарли Чаплин. Но по большому счету, каждый все-таки должен заниматься своим делом. И хотя мне нравится лицедействовать, я сейчас все же ближе к режиссуре. Хотя прекрасно понимаю актера — изнутри. Потому мне и с актерами на площадке легче общаться.

— А для «Мимолета» вы кем были?

— Всем на свете.
И, конечно, мы говорим про «Мимолет», про то, чем он был для города, как он появился и как закончился. Про то, что главным была не идеология, а идея, и что самое главное — она была: улыбалась классической белой маской, на которую только мимы имеют полное право. Потом Валерий вспоминает Иркутск своего детства. Вспоминает, как после школы пошел работать на Авиазавод, а там были такие «клоуны» — только держись: умело «тырили» с завода фанеру («зачем она нужна вообще, эта фанера?»)… Параллельно с работой была цирковая студия при заводе им. Куйбышева, откуда его позвали на самые настоящие гастроли по Казахстану, вернувшись из которых, он сразу загремел в армию («вот если бы у вас, Шевченко, зрение было девять с половиной, а не девять — тогда вы бы в армии не служили, а так — годен»). А в армии он даже написал заявление добровольцем в Афганистан — потому что пообещали, что на полгода раньше демобилизуют. Но от Афгана как раз зрение спасло. А потом было Иркутское театральное училище, курс Венгера, потом — ГИТИС, курс Шалевича и Гаркалина. И все время с ним был Его Театр.  Валерий Шевченко делал театр. Но и театр делал его — таким, какой он есть.

— У вас три желания наготове есть?

— Не знаю. Нет, наверное… Я не готов ответить. Когда такие вопросы — я сразу ухожу не в ширину, а в глубину. Мне просто надо ставить спектакли и снимать кино. Говорят: вот Шевченко в кино пошел… А куда мне идти? Театра у меня сейчас нет, но кино — это же такой маленький театр, который собирается на хорошую интересную работу и ее совместными усилиями делает.
«Валера обладает потрясающим умением собирать вокруг себя людей, — говорит Марина Свинина. — И при этом происходит вот что: все вдруг чувствуют себя неимоверно счастливыми от того, что собрались вместе. Вот в этот раз на съемках фильма родилась настоящая брендовая фраза, сказанная 84-летней хозяйкой дома Ниной Викторовной в адрес съемочной группы: «Если б вы были цыганским табором и кочевали по земле, — я бы ушла вместе с вами…». Это какая-то одному ему известная магия — сделать ТАК».

— Валерий, как вы это делаете?

Шевченко пожимает плечами. Молчит. Потом говорит ожидаемое:

— Я просто делаю то, что мне нравится.

— А оранжевый цвет вам тоже нравится? (мы сидим в оранжевом зале одного из иркутских кафе, на оранжевых стульях и за оранжевыми столами, а на Шевченко — еще и оранжевый джемпер).

— Нет. Это просто шутка. Оранжевый не мой любимый цвет. Мой любимый — ч/б. Мимы — они же все черно-белые. И мир у них такой же, и отношение к плохому-хорошему…

— И кинематограф?

— А кинематограф у нас цветной.

текст: Вера ЗОРИНА
фото: Марина СВИНИНА