Готовясь к этому вечеру, я поймала себя на мысли, что мне очень хочется поговорить, вот просто самым-самым элементарным, самым прозрачным способом, которое придумало человечество много лет назад. Потому что в эпоху, в которую мы живем, невероятной информационной скорости, зашоренности, фрагментарности, у меня складывается ощущение, что это время не мое, оно летит куда-то, наполненное этим информационным потоком, враньем, а я хочу, чтобы время стало моим сейчас, сию секунду, здесь, в этом красивом театре. И если мне удастся, то и вашим тоже. Потому что для меня счастье, когда я эту секунду своей жизни успеваю ухватить, прочувствовать, увидеть. Я не могу описать каждый день моей жизни, но яркие проявления – могу. Например, про детство.

ИМЯ

У меня в детстве была, как принято говорить, психологическая травма – я очень долго жила безымянной. Родители не могли ничего придумать, прошло больше месяца, пора было делать все документы. Папа в отчаянии объявил конкурс на лучшее имя для своей дочери. Конкурс выиграл его друг, я стала Чулпан («Предрассветная звезда»). И все детство на вопросы, как тебя зовут, отвечала: Лена, Маша, Оля… Дома я рыдала и требовала от родителей нормального человеческого имени. На что родители улыбались: подожди, ты вырастешь и, может, еще спасибо скажешь. Я приехала в Москву, когда выросла, и все повторилось. При знакомстве я представлялась: «Чулпан». И слышала в ответ: ага, а зовут-то как?

Когда я заканчивала театральный институт, меня пригласили играть в детском спектакле. На носу уже была премьера. Меня вызвал главный режиссер этого театра и сказал: понимаешь, с таким именем ты никогда не будешь артисткой, уже пора печатать афишу, давай придумаем псевдоним. Это моя первая роль в театре, и я, конечно, говорю: хорошо, какой? Лена Нежная, Ольга Милая, Даша Добрая. Я попыталась придумать сама, все они были еще чудаковатее, но пока я придумывала, успела сняться в кино. В титрах так и осталось: Чулпан Хаматова. И я очень благодарна родителям, потому что они мне подарили такое имя, которое своей странной непонятностью сразу внедряется в мозг.

Уже потом, когда я стала известной актрисой, будучи беременной, пришла в клинику, где должна была рожать. Меня встречает врач, посвященный в то, что пришла киноактриса, зовет коллег врачей, которые должны вести мою беременность. Спрашивает: узнаете? Вошло человек шесть. Они смотрят на меня, и я вижу, что не узнают. Я понимаю, что хорошим врачам некогда сходить в кино. Я пытаюсь ситуацию исправить, начинаю говорить: меня зовут… и тут врач меня останавливает: нет, пусть сами догадаются! Возникает неловкая пауза, они не хотят меня обидеть и хотят вспомнить. Врач нарушает тишину: ну как же так, это же наша самая любимая, самая прекрасная актриса Чулпан ХАКАМАДОВА.

КИНО. НАЧАЛО

В кино я попала совершенно случайно, судьбоносный случай. Мне было 18, режиссер Вадим Абдраши-тов искал себе героиню, которой по сценарию 28. Он пробовал актрис разных, когда к нему попала кассета, где мы в театральном институте делали этюды, посвященные цирку.

Он меня вызвал на пробы. Меня всей общагой одевали, я не умела носить мини-юбки, ходить на каблуках, меня накрасили. Я пошла на Мосфильм на этих каблуках, робко передвигаясь. Был март, все заледенело, я много раз падала, была вся грязная. Вадим посмеялся, говорит, ну, попробуем. Я прошла эти пробы, и меня утвердили. Впереди была первая съемочная ночь, страшно нервничала, потому что одно дело театральный институт, а другое дело – кино. И в эту ночь меня отснять не успели. Вся группа ушла спать днем, а я не могла, нервничала. Наступила вторая ночь. Я не спала много, плохо соображала, но все делала. До меня дошла очередь, нужно встать на метку, я встаю, понимаю, что мой час пробил. И тут оператор говорит: глаза втяни. Я стою и втягиваю глаза чуть ли не до затылка, он говорит: ты что, сумасшедшая, втяни глаза. Сквозь марево слышу, как оператор говорит режиссеру: слушай, я ей говорю, выйди в свет, в тени глаза. К счастью, я это услышала, вышла в свет. И все хорошо закончилось.

САМОЕ ГЛАВНОЕ

Вся моя сегодняшняя жизнь балансирует на трех составляющих: семья, фонд, творчество. Иногда взаимосвязь перестановок меняется в зависимости от важности и нужности быстрого выполнения задачи. Это три кита, на которых стоит моя черепаха. Три русла, которые настолько переплетены уже, сшиты прозрачными нитями, что я уже не замечаю, где что начинается и заканчивается. Например, моя записная книжка выглядит примерно так: №122 – срочно выучить и разобрать текст оды Осипа Мандельштама,123 – позвонить в Минздрав и обговорить проблему оплаты трансплантации костного мозга в регионах, 124 – придумать грим и образ к спектаклю, 125 – постричь детям ногти. И дальше театр, фонд и так же вдруг – помыть собаку, поменять воду в аквариуме.

У меня три дочери. Моя привязанность к театру «Современник», в котором я играю уже 16 лет в спектакле «Три сестры» (сначала я играла младшую, теперь – среднюю), не прошла бесследно, у меня родилось три дочки. Помимо безоговорочной любви к своим детям, мои девочки подарили мне еще настоящую машину времени. Я уже четвертый раз погружаюсь в детство. Особенно это выражено, когда ты читаешь книжки или смотришь мультфильмы.

То есть, сначала я смотрела их в своем детстве, потом со старшей дочкой, со средней, с младшей. Смотрю одни и те же детские мультики и читаю одни и те же детские книги. Хотя каждый ребенок привносит что-то свое.

У старших девочек разница в год, они любят друг друга, но все время борются за место под солнцем, у них происходят какие-то безумные драки. И одна другой кричит: отстань от меня, пожалуйста, у меня от тебя землетрясение мозга. Землетрясение мозга – мое перманентное состояние, в котором я живу постоянно. И мой любимый вопрос, который любят задавать журналисты: а как вы все успеваете? И смотрят на меня. И я понимаю, что совершенно не по адресу вопрос, потому что я чуть не опоздала на это интервью, потому что искала свой мобильный телефон, который моя няня нашла в холодильнике в масленке. Но мое счастье, что с годами, со временем я перестала по этому поводу волноваться, рефлексировать. Понимаю, что ну вот так случилось.

Я просто счастлива, что у меня столько забот, приятных переживаний, мне наплевать на телефон, который могу положить в масленку. Помогли мне в этом мое участие в фонде «Подари жизнь» и книга Ирины Ясиной «История болезни». Если вы не читали, я вам очень советую. Замечательный писатель, публицист, журналист. У нее тяжелейшее заболевание, когда голова ясная, но происходит постепенная атрофия мышц. Все это время она писала книгу. О том, какое это было счастье, когда сама могла зайти на кухню. Поставить кофейник на плиту, повернуть голову в окно и увидеть, какая там погода. Самые элементарные вещи каждодневные стали для нее самые настоящим счастьем.

Я устаю, как любые другие родители, у меня есть ночные смены, репетиции, есть три-четыре часа поспать, а вместо этого на меня дочь набрасывает пояс от махрового

халата со словами: мама, ты конь. И мама-конь сползает с кровати и возит свою дочку (сейчас одну, а раньше двух сразу) в надежде, что меня привяжут к ножке стула, что будет означать пастбище, я смогу там попастись, поспать, может, даже вспомнить, что это счастье, мое личное. Моя дочь не виновата, что я артистка, у меня съемки, спектакли. Как сказала Белла Ахмадулина, творчество всегда ворует счастливое детство твоих детей, и мне хочется иногда вообще никуда не бежать, не торопиться, а просто быть мамой.

И вот так ты думаешь, что неплохо бы никуда не бежать, не рваться, не стремиться. С другой стороны, понимаешь, что мои дети будут счастливы только тогда, когда будет счастлива их мама. А мама счастлива тогда, когда есть возможность выходить на сцену, сниматься в кино и помогать в фонде.

ДРУГАЯ ЖИЗНЬ

Было: театр, творчество, дети, пока вдруг однажды не познакомилась с доктором, молодой женщиной, Гали-ной Анатольевной Новичковой, которая лечила детей от рака, собирала деньги на лекарства, оборудование. Она мне рассказала, что детский рак лечится во всем мире уже на 80%, а в нашей стране меньше чем на 50%. И причина – деньги. В моей стране дети умирают не потому, что болезнь неизлечима, а потому, что у их родителей нет денег. Она продолжала говорить, а мне стало просто плохо, душно, я не могла дышать и соотнести и уравнять настоящую детскую жизнь с ее улыбками, запахом с бумажками, пусть даже большими. Она продолжала говорить, а я понимала, что дальше жить не смогу, это невероятная несправедливость, и я спросила, чем я могу помочь. И Галечка сказала, что в больницу нужен аппарат для облучения крови, и он стоит 200 тысяч долларов. У меня не было таких денег, я расстроилась.

Ко мне пришла Дина Корзун, я ей рассказала, и мы подумали, сделаем концерт, позовем всех друзей и соберем эти деньги. Понятия не имели, как организовываются такие концерты. Мы не спали, иногда не ели. В итоге мы собрали эти деньги. Собрали больше, на два аппарата, обнялись. Выдохнули, разрыдались, что мы сделали все, что возможно. Теперь станем просто артистками. Мы сидели в кабинете у Галины Волчек, потому что именно театр «Современник» предоставил сцену. Сергей Гармаш вдруг говорит: здорово у нас получилось, давайте каждый год делать такие концерты. Мы просто упали со стульев. Не успели возразить, как врачи сказали, что это было бы прекрасно, деньги еще нужны на многое. И мы с Диной поняли, что нам не удастся жить как прежде. Так наши жизни качнулись в совершенно другую сторону, и никто об этом не предупреждал.

Поменялось все. Улетело в воронку. Я выдумывала способы собрать деньги. Тот мир, который я до этого не знала, мир богатых людей, вдруг распахнул двери, и нужно было общаться. В отделении нужен был ремонт, нужно было очистить воздух, для чего купить специальный аппарат. Потому что у детей больных раком очень слабый иммунитет. Этот чистый воздух стоил неподъемных денег. У меня был один вечер, в который было шесть ужинов подряд. Оказалось, богатые люди ужинают в одних и тех же ресторанах. Когда я в третий раз вошла с третьим мужчиной, консьерж на меня так странно посмотрел… Мы начали ужинать, мне предложили съесть салат и что-то вкусное, тут я расплакалась и сказала: пожалуйста, не кормите меня, дайте денег.

Вся жизнь встала с ног на голову. Самое тяжелое, что друзья, которых считала друзьями, стали отмирать, исчезать, нивелироваться. Потому что я всех пыталась втянуть в это. К сожалению, не всегда и не всех удается спасти. Мои друзья, втянутые в это, не могли меня простить, когда узнали, что я их в это врастила, но
не предупредила, что истории иногда заканчиваются плохо. Они были болезненно обижены, думали, что все получится, а ребенок ушел. Обвиняли меня и исчезали. За это время обмельчал круг моих друзей.

записала: Полина Орлова фото: Ольга Лавренкова (Павлова)