Редко кто помнит себя в возрасте двух-трех лет. А он помнит. Это было настолько яркое, настолько праздничное впечатление, что до сих пор — как сейчас видит он — прогретые камни дворика, мощеного вблизи крана с водой, прутья решетки, куда с веселым, словно восторженным всхлипом стекала студеная струйка. Он, Сережа, на корточках, точно пичуга, а то и на коленках, азартно изводит на белом альбомном листе немыслимо роскошные (дорогие, профессиональные, питерские — как он узнает и оценит позже) блестящие краски, где-то чудом раздобытые матерью. Смело возюкает какой-то грубой широкой кистью, разглядывает на вытянутой ручонке милое сердцу малеванье, — а оно сверкает алыми, бирюзовыми, изумрудными пятнами, горит алмазным огнем в лучах щедрого краснодарского солнца! Любы мальчонке эти горячие радостные мазки, не слышит он мамкиного голоса, в который раз зовущего к столу, не хочет оторваться от сказочной своей, захватывающей потехи. В общем-то, с тех самых пор и не отрывался, не остывал никогда. Так и не прошла упоительная красочная лихорадка. О художнике Сергее Жилине часто говорят, что пишет он, думает — цветом. Сам он стремится в каждой картине убежать от картинности, отразить не просто объекты — но знаки, не фрагменты реальности, а угадываемые космические контексты. «Алиса», к примеру, — не просто реальный портрет любимой кошки живописца, но и некий мифический сказ о завораживающем явлении природы по имени «кошачесть».
  Сергей считает себя везучим. Особенно на учителей и вдохновителей. Повезло уже изначально, что родился художником, с этим вот необъяснимым «красочным» ферментом в крови. Потом сказочно подфартило ультрамариновым вечером (так и сказал: «волшебный ультрамариновый вечер»), когда шел из изостудии и встретил знакомого паренька. Тот и похвастался: «Ты из изостудии, а я вот из художественной школы иду!» Конечно, на следующее занятие Сергей шел уже в художку. Там встретил и понял паренька удивительный педагог-подвижник Григорий Иванович Шарапов, руководивший ДХШ в районном городке Ишиме Тюменской области. Говаривали, что в его заведении гипсовых слепков только было больше, чем в иной академии, свой автобус держали, чтобы возить учеников на многодневные пленэры с палаточными стойбищами.
— Для меня это был знаковый человек, — рассказывает Сергей. — Он-то и помог экстерном, за два года, пройти всю четырехлетнюю программу с лихвой. Мне и еще нескольким особо неистовствующим в учении ребятам он давал ключи от городской изостудии на выходные. Мы пропадали там все свободное время, рисовали натуру, делали хрестоматийные эскизы. Мне казалось, я только что не сплю с кистями в руках. Когда Григорий Иванович начинал говорить о живописи, рассказывать о художниках, делиться своим пониманием красоты и свободы, Боже мой! Мне хотелось умереть, из кожи вылезти, выше ушей прыгнуть, но создать шедевр, чего бы это мне ни стоило!
  Позднее будущего мастера поразило знакомство с живописцами Приангарья. Студент художественного отделения Омского технологического института Сергей Жилин приехал в Иркутск на преддипломную практику. И сразу понял — не случайно. Почувствовал: именно в этой могучей стае суждено ему стать своим, не чужаком, но равноправным собратом. Колоритные фигуры Валерия Мошкина, Бориса Десяткина, Галины Новиковой, Виталия Рогаля, а позднее — Виталия Смагина, были для молодого южанина экзаменаторами и проводниками на Байкальский художественный Парнас. Он помнит их и благодарит судьбу за бесценные встречи и уроки. Им написан один из самых, наверное, психологически точных портретов Бориса Десяткина — «князя живописи», творца «демонических» полотен. Ему же досталась, словно по наследству, мастерская, где работал Борис. Теперь мы беседуем здесь за доброй кружкой чая с духмяным алтайским медком. И мой собеседник с неугасимым до сих пор восхищением говорит о своем старшем друге.
— Что это художник с большой и самой настоящей буквы, я понял в первый же момент, как только его увидел, — вспоминает Сергей. — И дело не в бороде, не в длинных волосах. Глаза! Вот что безошибочно говорило: вошел мастер. Борис был титаном в своем таланте. Всю историю живописи, весь путь искусства он проштудировал и просканировал этими жадными, цепкими, мудрыми глазами. Впитал и осмыслил все, наработанное эпохами, школами, открыто великими именами. Чтобы на этом эпическом фундаменте построить свою, в чем-то крамольную, но такую правдивую, алхимическую мастерскую!
— А какие законы царят в твоей мастерской, Сергей, что в ней правит и главенствует?
— Мне академизм противопоказан. Я в нем застываю. Не он тому виной. Есть Репин, Серов. Смотришь — и дуреешь просто. Есть ныне здравствующий Народный художник Дмитрий Жилинский, тоже блистательный мастер. Предельно конкретен, ясен, дидактичен даже. Но у него это хорошо. А у меня это неорганично. Литературщины бегу изо всех сил. Чтоб не получилось, как там шутили Ильф и Петров, «служил Гаврила живописцем». Когда березки справа, березки слева. Цветочки, чайничек, тарелочка… И «шляпка, ну так хорошо написана, аж плюнуть хочется»… Кто-то из знаменитостей так о «высоком салоне» говорил.
  Я брожу перед его работами, такими разными и все же отмеченными каким-то единым, узнаваемым нервом. Да, не салонным лоском, не победоносным великолепием безупречности подкупают они. А чем? Сложными, порой неожиданными, противоречивыми «созвучиями» палитры? Зыбкой приблизительностью рисунка? Каким-то тайным неуловимым содержанием, словно самое главное — не в том, что видишь, что можно передать словами? Вот «Весенний мотив». Чайки, серые, угловатые, похожие на бумажных журавликов, что запускались когда-то в детстве, как-то ошалело путаются и куролесят в зеленом, мутном, влажном, одурманенном пространстве. Словно догоняют и норовят склевать яркие случайные пятна всех цветов радуги — брызги с воды или солнечные блики? А, может, клочки фантичных «золотинок»? Нелепые чайки, «чюмачеччие», как поется в несерьезной песне. Но хочется смотреть и смотреть, стоять и стоять под этими цветными брызгами, в этом хлопанье крыльев, чувствуя, как поднимется со дна души гвалт озорных бесконтрольных желаний!
— Я лишь тогда считаю картину удачной, когда не только смотреть хочется, но и когда «забирает», «цепляет» чем-то. Если что-то откликается внутри. Взаимодействие возникает между полотном и глазом. Я тогда закричать готов, как тот Матроскин из мультика: «Уррра! Заработало!!!»
Если полотно «заработало», если в нем завибрировал внутренний пульс, значит, оформился глубинный знак, сложилась загадка. И, пришедшее вольным кошачьим подкрадом неизвестно откуда, зашифрованное в пятнах и линиях, полное иррационального смысла, лучевое послание отправилось к безымянному адресату…

текст: Марина РЫБАК?

Диана Салацкая,
арт-галерея «Dias»
Очень рада представить иркутянам художника Сергея Жилина. Это один из лучших портретистов, как минимум, Иркутской области. Мастер давно известен за рубежом, он покорил своим искусством Европу, в частности, Францию. Но, слава богу, остался с нами в Иркутске. В полном разнообразии работы Сергея представлены в арт-галереи «Dias» .