Яндекс.Метрика

Первый светский журнал Иркутска «В хорошем вкусе»

ирина богушевская. интервью. «Будь благословенна»

Ирина Богушевская

Ирина Богушевская

Порой знаковые встречи в жизни случаются тихо и неожиданно. Это знакомство произошло именно так. Мы ехали с приятельницей на машине и болтали о жизни. Катюша между прочим спросила: «Ты слышала Богушевскую?» И включила диск…
…Слезы подступили внезапно. Так бывало в юности — радость первого дождя, вспыхнувшей радуги, запаха подснежников, встречи с другом. Богушевская пела. То, что я слышала, было высоко и пронзительно.
…Полгода спустя мы сидели рядом и разговаривали. До концерта Ирины Богушевской — актрисы, певицы, выпускницы философского факультета МГУ, оставалось три часа.

— Творчество Богушевской называют интеллектуальным. А для меня ваши песни стали словно моей пронзительной исповедью, откровениями о Любви, Душе, Вечности.
— Интеллектуальным? Ну, называют. Потому что первый раз меня страна увидела в игре «Что? Где? Когда?» среди знатоков в черных смокингах. Людей, которые зарабатывают деньги своим умом. Ага, решили, значит, она из этих, из умников — не коммерческий продукт, не формат — до свидания. И меня изо всех эфиров убрали. Знаете, честно говоря, этот ярлык: «интеллектуальная музыка» — мне сильно осложнил жизнь. Моя музыка совершенно, абсолютно не интеллектуальная, я же не про категорический императив пишу песни и не про философию Шопенгауэра. А про чувства, которые доступны всякому из нас. Когда что-­то такое приходит — мелодия, строчки, ты в последнюю очередь думаешь о том, для кого все это будет делаться и как будет делаться. У тебя задача это транслировать. И потом уже — как, в какой альбом песню поставить? Как продвигать? Это разные истории. Понимаете, есть продюсерские проекты, где люди просчитывают — скажем, если с такой тематикой, с этим ритмом, с этими гармониями — мы «бьем» на молодежь, подростков, которые выпросят у родителей последние деньги на билет на своего кумира. Я ничего не просчитываю, все складывается само собой.
— Есть фраза: «Твои слова да Богу в уши». Бог¬ушевская — ваша фамилия созвучна этому. В своем творчестве вы словно разговариваете с Создателем. «У черты последней жизни вечной на краю Я скажу: «Оставь меня в раю — у нас в раю»… Я была потрясена и благодарна вам — когда все вокруг, сетуя на жизнь на земле, называют ее адом, вы сказали диаметрально противоположное.
— Ты должен очень хорошо понимать и никогда не забывать, что — да, поток есть, и ты можешь его ловить, и через него к тебе приходят какие-­то вещи, но это не твоя заслуга совсем, это дается как аванс. А дальше ты должен это отрабатывать. Если творческий человек об этом забывает, очень много всяких соблазнов, искушений на пути возникает. «Звездолет» может прилететь — дескать, я такое уникальное создание! Мы все Божьи дети — кому-то он дал вот это, кому-то другое, нельзя об этом забывать. Потому что Бог дал, Бог взял. У меня два года назад начались такие проблемы со связками! От перегруза, переутомления — мы же играем «живую» музыку, а ездим очень много. И одно дело, когда люди включают «фанеру», нажимают на кнопку «плей» и дальше танцуют пару часов. А когда «живой» концерт — это другая совсем нагрузка. И у меня отказали связки, я сказала своим музыкантам: «Ребята, простите, я не могу — мне нечем петь».
Это случилось в Риге на сцене Дома конгрессов. Тысяча двести человек, полный аншлаг. Я пою песню «Шелк», и у меня — «а­а…» — отрубаются связки. Я говорю: «Мальчики, еще раз вступление». Они еще раз играют вступление, а я сижу и не знаю, смогу запеть или нет. Такой момент очень важный, когда ты понимаешь — Бог дал, а вот он взял. И все. Все может кончиться в один момент, и ничего не будет. Поэтому аккуратно с этими вещами, вы знаете, очень аккуратно, аккуратно.
— Что для вас вера?
— Это интимный вопрос. Я верю в Бога, но о таких индивидуальных вещах, мне кажется, только со своим духовником можно разговаривать.
— Ваши дети похожи на вас?
— Абсолютно: и один, и второй — вылитая копия. Данька, когда видит Темкины детские фотки, говорит: «Ой, мама, это ты в детстве». Но по характеру они совсем другие. И это удивительно, ты ожидаешь, что какие-­то твои гены передадутся, а они совершенно¬совершенно иные создания. И это так странно — твой самый близкий, самый родной человек совершенно на тебя не похож, хочет жить по каким-­то своим принципам. Надо с этим смириться, мне кажется. Тема — коллега молодого человека (показывает на нашего фотографа Романа), он занимается фотографией, проходит всякие курсы, уже есть заказы. У него хорошая рука, хороший глаз. Ему 22 года — достаточно взрослый мужчина.
— Вы мама¬-друг или мама-¬мама?
— Со старшим мама-друг, а с младшим мама-мама. Одно дело, когда у тебя ребенок появляется в 20 лет, и совсем другое дело, когда ребенок поздний. Уже когда ты сам другой, и невозможно без дистанции воспитать ребенка. Детям нужно давать жесткие ориентиры, их нужно заставлять. Демократия и либерализм очень хороши, когда речь, может быть, о государстве идет, а в семье должен быть деспотизм, потому что дети тогда вырастают такими нормальными людьми. Ну, мне кажется, так лучше.
— Я читала, что самые яркие впечатления детства у вас связаны с Багдадом, где вы несколько лет жили. А там было поверье — погладить белокурого ребенка по голове…
— …это к удаче. Ужас! Мы пошли на рынок, мне было четыре года — и вдруг ко мне все стали подходить и гладить по голове. Представляете, толпы народу. Причем, это же Багдад, жители непривычного нам вида. У меня был реальный стресс, очень мощный. Родители только потом это поняли. Я потом несколько лет не могла выйти к большому скоплению людей, просто очень боялась.
Но это не самое яркое впечатление детства, были и другие. Как мне ослик чуть руку не откусил. (Смеется.) Молочник каждое утро привозил на тележке молоко. И как­то моя мама стоит на кухне, прибегают дети: «Теть Наташа, вашей Ире лошадь руку откусила!» Мама выбегает и видит: стоит ослик у калитки, я рядом, считаю его зубы — моя рука по плечо у него во рту. Не помню, как меня оттуда извлекли. Но помню, что у него такой большой слюнявый рот. (Смеется.)
— Ирина, я прочитала, что вы в юности, в возрасте своих сыновей, резали вены, могли с друзьями подняться на крышу шестнадцатиэтажного дома и сидеть, свесив ноги. Такой экстремальный максимализм. Сейчас такое сумасшествие возможно?
— Да вы что? Да нет же! А то, о чем вы говорите, было, я вообще не понимаю, как осталась жива. И на 16 этаже, свесив ноги, сидели, и по каким-­то стройкам ночью гуляли. Не знаю — зачем, к чему? Вы знаете, можно резать вены, если тебе 14 лет и тебя бросил любимый мальчик, ты как бы считаешь — смысла жизни больше нет. Это простительно в 14, когда еще не понимаешь, что такое жизнь. А когда появляется ребенок или есть дело и люди, за которых отвечаешь, как это можно вообще? Грех ужасный какой­-то!
Есть у меня прекрасный друг, в Интернете известный как Митрич, мы заканчивали школу в Будапеште, это была посольская школа. И гуляли мы с ним как­то на горе Геллерт, он говорит: «Давай спустимся коротким путем. Но надо будет в одном месте прыгнуть». И вот он приводит меня на то место, а там крепостная стена и метров пять-шесть высота. И прыгать нужно на дерево. Я ему: «Чернышев, ты с ума сошел?» Он: «Давай, давай, ты это сможешь, вперед!» Вот зачем я это делала, кто объяснит? Ну, я прыгнула, уцепилась за это дерево. Какое-то безумное приключение! Я еще раз говорю: «Когда тебе 13-14-15-16 — да! Ты пробуешь эти границы возможного в жизни. Наверное, надо это пройти, но упаси бог!»
— Немирович-Данченко писал, что за свою жизнь прожил пять или шесть жизней. Сколько жизней прожили вы, и есть ли какая-то главная из них?
— Замечательный вопрос. Знаете, иногда ловлю себя на том, что до маминой смерти это была одна жизнь, сейчас она совершенно другая. Когда живы твои родители, ты все равно ребенок. А сейчас как бы переходишь в это взрослое состояние и понимаешь, что на тебе лежит ответственность за семью и ты старшая женщина в роду. Большая ответственность. Когда моей мамы не стало, ей было всего 50 лет, такая пустота образовалась… Я бы хотела прожить как можно больше, чтобы дети знали, что у них есть опора и поддержка.
До этого тоже были какие-­то разные совсем истории, сейчас вспоминаю, как я училась в университете и как себя вела, и как моя жизнь строилась — это был, правда, другой человек. Наверное, вехой стало и то, что в 93 году я чуть не разбилась в автокатастрофе. Была колоссальная перестройка, вообще переоценка ценностей, потому что ты оказываешься на волоске от смерти, и эта ситуация очень много проясняет в твоей жизни. Я в машину потом боялась сесть несколько лет. И сейчас с трудом вожу. Если очень тороплюсь, сяду за руль только в последнем случае. А по поводу многих жизней… (задумалась) так и есть на самом деле. Наверное, все же так и происходит.
— А основная линия?
— Вы знаете, наверное, все­т-аки творчество. Это, наверное, главное. Так получается, что всю жизнь ты как бы проявляешь и проявляешь.
— У вас есть программа «Детская площадка»…
— Ой, я обожаю, обожаю эту тему! Когда Данька был маленький совсем, стала искать, какие пластинки ему поставить. Все, что есть: «Бременские музыканты», «Доктор Айболит», «Кошкин дом», «Прекрасное далеко», «Крылатые качели» — из моего детства. Эти чудесные, в советские годы записанные пластиночки. Есть еще замечательные Никитины и их «Ежик с дырочкой в правом боку», «Пони девочек катает». Сборники песенок из всяких мультиков, кино. Вот это все-­все-­все­-все­-все­-все­-все. Один и тот же набор песен. Мы их выучили наизусть. Что еще ребенку поставить? Стала искать, ну нет таких современных нормальных песен. Есть чудесный поэт Андрей Усачев. У нас было много его книжек, они нам нравились. Однажды я купила его пластинку, потом случайно мы попали с Даней на его концерт, и я влюбилась в эти песни абсолютно. Потому что это ровно то, что надо. Они умные, веселые, забавные, они песни-­истории, каждая чему-то ребенка учит, но не занудно, понимаете. Сказки такие, маленькие-­маленькие историйки, смешные и трогательные. Мы пошли после концерта к Андрею подписывать книжки. И вдруг Даня говорит: «Андрей Усачев, а вы придете к нам чай пить?» Я: «Даня! Ты что?!» Андрей говорит: «Это хорошая идея».
И стала я спрашивать, когда у него другой концерт. Он говорит: «Не знаю, это все никому не нужно». — «Да как же не нужно? Среди моих друзей, людей, у которых есть дети, море ваших слушателей! Давайте мы вам организуем следующий концерт. А давайте я вам буду подпевать». Уже через два месяца после этого разговора начались репетиции, год назад у нас была премьера «Детской площадки». В феврале мы с моими музыкантами — взрослыми людьми с высшим музыкальным образованием — записали эти детские песни в студии. Меня разрывала гордость от того, что мы делаем. На мой взгляд, здорово, когда взрослые серьезные музыканты вот с правильным музыкальным мышлением в очень хорошей студии записывают детские песни.
Я выложила ссылку на свой файлообменник, и народ оттуда накачал, слушают и прислали уже фотки детей в наушниках. Это такая для меня радость огромная! Потому что когда ты всю жизнь работаешь на свое имя, понимаешь, что самоутверждаешься, самореализуешься. А с этим проектом история такая — тебе нужно вдруг становится что-­то отдать. Этот проект не для того, чтобы зарабатывать деньги. Детские билеты невозможно сделать дорогими, значит, мы получаем очень немного денег, но зато — море положительных эмоций и делаем хорошее дело. И сегодня мы на концерте пару детских песен покажем обязательно, опыт показывает, что взрослые тоже их очень любят. Каждый с удовольствием становится ребенком.
— Кто для вас предпочтительнее: добрый зритель или добрый критик?
— Зритель важнее, конечно. Вы что? Критики, понимаете, они ведь тоже люди со своими субъективными пристрастиями, антипатиями. Редко встречаешь критика, которому на сто процентов доверяешь. Есть, например, прекрасная Соня Соколова, которая руководит порталом «Звуки.ру». После одного из моих концертов она поместила рецензию, при этом написала сначала: «Ирина, я хочу опубликовать материал, но он местами нелицеприятный». Я прочла. Там была такая жесткая критика, но конструктивная. Ты видишь — человек за тебя переживает и хочет, чтобы ты сделал лучше. Это очень важно, когда кто­-то видит недочеты в твоей работе и помогает тебе развиваться.
Много критиков таких, которые… (ищет слова) ну, например, есть у меня один любимый, который после моего Кремлевского концерта написал много всяких гадостей. Я расстраивалась жутко, плакала. Но потом друзья накидали мне ссылок на другие его рецензии, и я посмотрела, что Уитни Хьюстон ему не угодила. Еще по каким-­то признанным, безусловным звездам он с таким пренебрежением прошелся. И после этого понимаешь — парень, поправь свои консерватории, это не у Уитни Хьюстон проблемы. Нет, зритель, конечно, важнее.
— Если сравнить себя с музыкальным инструментом, каким бы вы были?
— Случаются разные состояния, у вас, наверное, тоже. Можно быть флейтой, а можно большим барабаном, если что-­то не так происходит. (Смеется.) А вообще я в детстве себя считала бельком и называла Филя-белек. У меня есть ближайшая подруга Лена Орлова, которая играет в программе «Что? Где? Когда?». Когда мы познакомились, выяснилось, что она в детстве тоже была бельком. Потому бельков я собираю.
— Вы как­-то сказали, что старая программа — как самолет, который падает, у него нет ресурсов. А если случается, что ослабевают ресурсы жизни, чем вы себя наполняете?
— Сегодня я проснулась в гостинице на берегу Ангары. У меня был час, я провела его в тишине, в молчании. Глядя на сосны, на реку… Вот этого хватает.?

текст: Марина Станиславчик

фото: Роман Никитин

 

Навигация

Следующая статья:

Поиск
Архив материалов

Посетите наши страницы в социальных сетях!

ВКонтакте.      Facebook.      Twitter.      YouTube.      Одноклассники.      RSS.
Вверх
© 2024    Первый светский журнал Иркутска «В хорошем вкусе». Все права защищены.
Любое копирование материалов сайта только с разрешения редакции журнала.   //    Войти